27.06.2013 16:11

Мне становится ясно, зачем нужны Папы. Скоро я об этом расскажу. Но зачем нужны вице-директора? Чтобы просвещать босса. Меня просветил Маурицио Криппа, он один из лучших среди нас, только робок. То, что он мне подарил своей беседой, напоминало медленно разгоравшуюся тусклую лампочку. Однако он просветил меня. Он сказал мне, что, в конце концов, не Папа Бергольо организовал Собор. Представляя книгу ватиканиста "Панорамы" Игнацио Инграо с Виоланте и Риккарди и Муле ("Секретный Собор", издательство Piemme) в зале Королевы Палаты депутатов, я развил вопрос, и сам в него влюбился. Идеи прекрасны, если ты в них влюбляешься. Этим надо воспользоваться без промедления. Идеи надо разрабатывать и лелеять, и отдаться им, навсегда сохраняя верность. Я это чувствовал.

Андреа Марченаро сомневается. Он хотел бы навестить Ратцингера в Ватикане. А кто не хотел бы? Этот гигант подарил нам самые умные мысли на рубеже двух веков. Но у Андреа желание нанести этот визит порождено недоверием к Собору. В действительности, он хочет навестить Антипапу. Он не понимает, как и почему свершился переход от высшей элегантности нюрнбергской статуэтки в красных туфлях к ортопедическим башмакам. Он не доверяет профессионально. Разве версия Андреа - это не воплощение добра и милоссердия, духовного прощения, бедной церкви, упрямого сохранения дистанции от власти? В конце концов, я тоже не стал бы доверяться. А аборты, а однополые браки, презервативы, оплодотворение, власть, которая делает рациональным легкомысленный выбор сознания? Милосердие на все? Оно отличается от милосердия для всех, которое я иногда испытываю при моем добродушном цинизме. Однако в сердце я чувствую симпатию к этому человеку, желающему доброго дня и доброго вечера, вкусного обеда и прочих удовольствий, не связанных с теологией. Мы уже стали к этому привыкать. Поговорим о Фольксвагене наподобие моего Форда Фокус вместо черного Мерседеса (SCV 1) с флажками  и с расчищающими перед ним дорогу мотоциклистами. Сколько раз я видел эту машину на набережной Тибра, как и вертолет, направляющийся в Кастель Гандольфо? Тысячу раз, и всегда испытывал удивление и восхищение.

Между тем, Франциск превзошел самого себя. Маттео Матцуцци, молодой, но уже заслуженный декан ватиканистов Foglio, маленький и коренастый Бенни Лай, тоже был обескуражен. Теологически он - "правый", но я не отчаиваюсь и надеюсь перетянуть его на мою сторону, на сторону Папы без всяких "если" и "но". Франциск, указывая на улицу Примирения, сказал, что его не заставят уйти из Ватикана. Я знаю, что встречу его в 23-м или 280-м автобусе, потому что в Риме нет такого метро, как в Буэнос-Айресе. Я знаю, что он римлянин, а лучшие из римлян ожидают конца света. Это поймут мои друзья Русполи, далекие от этого отхода от этикета и от потери центра (потеря центра как у Ганса Зедльмайра - это решающая эстетическая концепция модернизма). Я знаю, что он еще не раз меня удивит по различным поводам. Но я знаю одну вещь, которая делает меня счастливым: Собор окончен благодаря ему.

Собор, в конце концов, не был плох. Он был задуман Папой с самыми лучшими намерениями. Иоанн знал, что историк Пино Альбериго с женой молились в мрачные годы фашизма (об этом есть рассказ в Repubblica) о переходе власти к Пию XII, великолепному покровителю Рима и католицизма, ставшего настоящим вдохновителем Собора и божественной энциклики, призывающей к историко -критическому прочтению священных текстов. Иоанн хотел обновления Римской церкви, чтобы спасти ее от гибели. Он обласкал весь мир, использовав  в качестве метафоры детей. Я сохранил воспоминания об этих годах, но в последующее время это чувство надежды, возникшее вокруг церкви и преодолевавшее муки и раскол холодной войны, утратилось. Французы и немцы, голландцы и бельгийцы, теологи всех мастей критиковали Римскую курию, гигантскую бюрократическую машину веры, без которой, казалось, самую веру невозможно сохранить.

Не сам Собор и не время, наступившее после Собора, вызвали у меня недоверие. Не доверял я новой бюрократии, нарушавшей законы модернизации. Она всегда казалась мне неискренней, слишком уверенной в себе, дерзкой, отталкивающей от себя церковь в угоду уменьшенному по своему подобию Богу. Она не помнила о великом императоре Константине и его универсальном, политическом и историческом пакте, который только такой христианский воитель как Иоанн Павел II и выдающийся философ и теолог Ратцингер смогли оживить. Им помогали Хабермас и  другие философы, движение Cielli и прочие, возродившие католическую мечту.

Эта образованная и знающая бюрократия мертва с выборами пришельца-иезуита. Новый Папа меняет устав и конечный продукт. Кажется, он изгоняет одержимых бесами. Он говорит о дьяволе и посещает его в гостинице Святой Марты, чтобы вставить речь  о нем в проповедь, не соблюдающую протокол. Он покидает апостольский дворец, делает всю римскую епархию своей Мадонной-заступницей. Он преследует свои цели в духе Игнатия Лойолы. Вот так Папа.

Франциск может созвать III Собор или остеречься делать это. Может простить всех разведенных и вновь вступивших в брак по ясному предписанию мастера суда, которого все любят, Христа, объявившего брак между мужчиной и женщиной нерасторжимым (хотя  у него не было нужды уточнять пол). Но он может этого и не делать. Он может сделать безбрачие добровольным выбором, рукополагая в священники женатых (святых таинств от этого не убудет). Он может этого не сделать. Он может проявить чудеса миссионерства, что является  специальностью его ордена. Учитывая оригинальность и неповторимость человеческой жизни, он может жонглировать правилами христианской морали. Это тоже характерно для иезуитов. Борьба Паскаля, Сен-Сирана и Анжелик Арнольд (Angélique Arnauld) уже давно проиграна четыре столетия тому назад. Он может этого и не сделать. Но можно сказать наверняка, что церковь перевернула свою страницу, она готова к историческим переменам. Я думаю, что результаты Второго Ватиканского собора больше не являются поводом для диспута с Меллони, Паоло Проди и другими светилами. Но зато есть еще кое-что, способное удивлять. Например, Папа.

Было бы прекрасно сделать то, что я задумал: перечитать лучшие, великие речи Папы Ратцингера и некоторые его шедевры, написанные еще до избрания. Эллинизация, ислам, власти, мораль, европейская культура, истоки - это все связано с диалектикой, без этого не существует свободы. Я возьму мои тетрадки с записями речей великого мастера, сделанными за два с половиной года обучения в Gregoriana e Anselmianum. Я убежден, что христианская мысль не устарела, что история церкви - это часть моей и ваших жизней, увиденная через призму другого менталитета, другого видения, симпатии и сострадания современного человека. Я больше не буду должен считаться с кретинами, которые не поняли концепции преданности в устах атеиста, который не является атеистом. Из Ватикана готов выйти как бегущий пленник и править как новый государь в макиавеллиевском смысле осторожный, умный и харизматичный  аргентинец. Он дает понять, что, в конце концов, вынет из какого-либо ящика в гостинице Святой Марты свою теологию и своей устав. Но мне достаточно знать, что он не распростер свое благословение на всех подряд, что подобно древнему философу в качестве римского священника он ищет с фонариком верных и неверных. Прекрасна, свята и ласкова фигура Папы. Больше не имеет значения то, какая из партий выиграла, а какая  проиграла во время Собора, может покоиться мирно прах великого Павла VI. Сейчас к нему взывает медоточивый и решительный воскресший Борджиа.

Я знаю, что он меня еще удивит. Не в светском смысле. Не сплетнями. Не реформой курии, которая все еще существует, но уже как бы ее и нет. Не декретами по поводу государственного секретариата. Не связями с мефистофельскими амбициями иерархии. Не старой богатой и мощной школой, предназначенной, однако, к забвению. Я готов примириться с бедной церковью и францисканской риторикой, если это даст мне надежду и вдохновение духовного гения, талантливого в слове и жесте. Да здравствует Папа.

Церковь больше не проблема, по крайней мере, для него.