19.06.2013 13:44

Орган в церкви
Анна Сидякина

...Все встают. Священник идёт к алтарю, а под сводами храма уже звучат могучие и в то же время такие воздушные звуки органа...

Как знакома и как желанна эта сцена для каждого католика! И как непривычна, даже кощунственна она для иного православного. В чём же тут дело? Действительно ли это очередная католическая "ересь", как это утверждает "Православный противо-католический катехизис", продающийся ныне на каждом углу? Или, может быть, всё несколько сложнее?

В этом мы и попробуем разобраться. Главное обвинение в адрес Католической Церкви заключается в том, что игра на органе во время службы якобы противоречит словам Христа о поклонении Богу в "духе и истине" (Ин. 4, 24). "Последнего же не может быть, если молитва исполняется не людьми, а бездушным инструментом" (Из упомянутого катехизиса). Абсурдность обвинения более чем очевидна. Но всё же... Вдруг Спаситель действительно осуждает игру на музыкальных инструментах во время богослужения? Обратимся к контексту. О поклонении в "духе и истине" Христос упоминает в разговоре с самарянкой, говоря, что поклонение Богу отныне будет совершаться "не на горе сей, и не в Иерусалиме" (Ин. 4, 21), то есть не следует связывать его с конкретным местом. Речь здесь идёт о недопустимости формального отношения к религии, приводившего к обрядоверию, когда указание Закона на то, что жертвоприношения должны совершаться в Иерусалимском храме понималось как невозможность искреннего поклонения Богу за его стенами. Именно против такого формализма и выступает Иисус. Как видно, в самих словах Спасителя нет и намёка на нежелательность игры на музыкальных инструментах.

Но, быть может, Христос считал практику использования музыкальных инструментов во время богослужения мёртвой, формальной, приравнивая её к пустым спорам самарян и иудеев о месте поклонения? В Евангелии ничего не говорится об этом, а потому стоит поинтересоваться: воспринимали ли евреи, современники и соотечественники Христа, музыкальные инструменты так же как и мы, люди, воспитанные совсем другой культурой.

Читая Псалтирь, вы, без сомнения, неоднократно встречали такие слова: "Хвалите Его (Бога) на псалтири и гуслях... хвалите Его на струнах и органе" (Пс. 150, 3-4). Дело в том, что евреи не считали инструмент в руках человека чем-то противоположным человеческому голосу. Как раз наоборот — восхвалять и прославлять Бога можно не только пением, но, с не меньшим успехом, и игрой: "Славьте Господа на гуслях, пойте Ему на десятиструнной псалтири", — призывает псалмопевец (Пс. 33, 2). И это вовсе не метафора! О силе воздействия инструментальной музыки говорит хотя бы тот факт, что знаменитейшие пророки, например, Елисей, прибегали к услугам музыканта-инструменталиста, чтобы исполниться Духа перед речением пророчеств (см. 4 Цар. 3, 15), а Давид своей игрой на гуслях даже изгонял злого духа из Саула (1 Цар. 16, 23). Не в традициях Израиля было разделять пение и игру: храмовые певцы сами себе аккомпанировали. И игра в этом случае выражала не меньше чувств чем голос. Иисус, как сын своего народа, также не отделял священную игру от священного пения. Если формальной и бездуховной была игра, столь же бездуховным было и пение. Тогда Иисус должен был бы осудить и то и другое. Следуя этой логике, противникам использования в Церкви музыкальных инструментов следовало бы запретить и пение. Выступать же против пения как такового, кажется, ещё никто не осмеливался.

Способен ли инструмент передать чувства и мысли исполнителя? Безусловно. Отрицающий это, обличает в себе человека, чуждого всякому искусству. Для рассуждающего подобным образом не только орган — груда металлолома, но и икона — размалёванная доска, и Песнь песней — набор слов на любовную тематику. Ибо всё, что вне человека и не человек — бездуховно. Однако, думается, каждому нормальному человеку приходилось переживать волнение, читая вдохновенные строки или созерцая икону в церкви, и только глухого не потрясёт безграничное отчаянье Четвёртой симфонии Чайковского.

Нет, сам орган не может молиться, как не может восклицать "Аллилуйя!" икона, как не может плакать алтарь и возлюбить ближнего тишина в храме. Молятся, поют, плачут и веруют люди — и только они одни. Орган — это средство, а не цель, подобно свечам, горящим в храме, иконам и самому церковному пению, которое тоже не есть молитва само по себе, но лишь помогает душе молиться. На это могут возразить, что петь в церкви и молиться в сущности значит одно и то же. К несчастью, на деле всё гораздо сложнее. Добиться, чтобы пели все почти невозможно, недаром даже в православных церквах весь приход поёт лишь отдельные гимны и молитвы, например, "Отче Наш". Остальное поёт хор, а значит пение и молитва уже не объединяются в лице каждого верующего, и пение — пение хора — служит лишь средством для создания молитвенного настроения, сближаясь по функции с органом. Но, к сожалению, хор не всегда можно понять (кто поручится за то, что всякому православному человеку понятно каждое слово церковных песнопений? а неофиту?). Свойство инструментальной музыки — проникать в область чувств человека, в душу, минуя разум и необходимые ему слова, которые никогда не смогут передать всей глубины человеческих ощущений. И какой инструмент сможет выразить эти тончайшие оттенки лучше органа? Вслушайтесь и ощутите, как умелая игра на органе помогает вам сосредоточиться, почувствовать величие Божие, радость или скорбь, как его звуки возносят ваши мысли к Богу...

"Всё это хорошо, — скажут наши оппоненты, — но почему же тогда в раннехристианской Церкви не было музыкальных инструментов?" Попробуем ответить и на этот вопрос. В Древнем Израиле, как известно, всем, что касалось богослужения и Храма занимались потомки только одного из сыновей Иакова — Левия. Из всех левитов царём Давидом (ок. 1000 — 970 гг. до Р.Х.) были выделены члены семей Асафа, Емана и Идифуна, специально для пения и игры на инструментах при Храме. Потомки первых священнопевцов служили в Храме и во времена земной жизни Иисуса. Известно, что первые христиане в большинстве своём происходили из простонародья, ни священников ни левитов среди них не было. Именно поэтому игра на священных инструментах была недоступна христианским общинам. Не следует забывать и то, в каких условиях совершалась Евхаристия в первые годы Церкви: зачастую тайно, в частных домах, а то и в катакомбах. Вряд ли инструментальная музыка была тут возможна. Христиане пели псалмы и гимны, известные еврейскому большинству по субботним собраниям в синагогах, где они исполнялись без сопровождения. Привычка именно к такому пению была ещё одной причиной отсутствия музыкальных инструментов у первых христиан. В языческих же городах музыкальные инструменты ассоциировались с пирами и праздниками, нередко выливавшимися в оргии, а значит, никак не могли использоваться в Церкви.

В 135 г. Иерусалимский Храм был разрушен, и еврейская традиция священного музицирования прервалась навсегда, в то время как христианская ещё не сложилась. Да и что это было за время! Гонения при императорах Траяне, Марке Аврелии (II век), Валериане, Диоклетиане, вплоть до IV века! До музыки ли тут? К середине IV века церковное пение состояло из простейших мотивов, а то и простого речитатива. Орган был введён в Римской Церкви через три с половиной столетия, а пока наиболее консервативная часть христиан осуждает малейшие новшества в музыке. Как пришлось защищаться св. Василию Великому, когда он ввёл в Кесарийской Церкви антифонное пение! На Западе таким же нападкам подвергался св. Амвросий Медиоланский. Как мы видим, даже такие "безобидные", с точки зрения любого современного верующего, нововведения определённая часть христиан некогда встречала в штыки.

Можно себе представить, какая буря должна была подняться, когда в 660 году папа Виталий ввёл орган в Церкви! Но вот странная вещь: за этим последовало три Вселенских Собора — III Константинопольский (680 — 681), Пятошестой (692) и II Никейский (787), и ни на одном из них этот "опасный прецедент" не был осуждён. Быть может, подобно "filioque", орган в Церкви не казался таким уж криминалом?

Но почему же был избран именно орган, такой языческий, такой "развращённый" инструмент, побывавший даже на пирах у Нерона? Почему было не взять хотя бы гусли, так часто упоминающиеся в Библии? Дело в том, что к VII веку гусли, как и другие библейские инструменты, стали не менее "светскими" и "языческими" чем орган, — ведь Иерусалимский Храм был разрушен. Но звучание органа, пусть даже ещё такого несовершенного в то время, больше всего отвечало вселенскому, общечеловеческому характеру Церкви. Каждый инструмент звучит как один инструмент: и свирель, и гусли, и даже фортепьяно. И даже если инструментов много — целый оркестр — мы всё равно различаем отдельные голоса, отдельные тембры, и каждый из них может звучать самостоятельно. А теперь представим себе орган. Как известно, он состоит из множества труб, металлических и деревянных, разного строения и размера, которыми органист управляет при помощи клавиатуры. Слушая орган, вы слышите много звуков сразу — различной окраски, различной высоты, то есть звучат сразу несколько труб, и не две-три, а несколько десятков. За каждой трубой закреплена одна-единственная клавиша — только один звук. А теперь попробуем "расчленить" орган. Много вы наиграете с помощью одной трубы? Зато когда играет весь орган, его звучание по богатству тембров, пожалуй, превосходит оркестровое. Хотя многие регистры напоминают другие инструменты (гобой, виола, флейта), орган объединяет их в себе, являясь поистине универсальным инструментом. Не кажется ли вам, что Вселенской Церкви был нужен инструмент, подобный ей самой?

Обратимся снова к первому нашему вопросу, на случай, если кто-то ещё не убеждён, — к словам Христа о поклонении "в духе и истине". Могут ли они всё-таки быть истолкованы как призыв отказаться от музыкальных инструментов? В Новом Завете, вообще необычайно скупом на всякие "музыкальные" сведения, есть изумительная в этом смысле книга, которая одна, без добавлений, может всё расставить по своим местам. Я говорю об Откровении Иоанна Богослова. Давайте заглянем, для примера, в 5 главу, 8-9 стих: "... Двадцать четыре старца пали перед Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых". Стоп! Гусли? Бездушный инструмент, совершенно лишний в молитве? Обратим внимание: гусли поставлены рядом с молитвами святых, в духовности которых сомневаться не приходится. Как это возможно? Видимо, они не исключают друг друга. И гусли здесь не аллегория, а именно гусли — музыкальный инструмент. А вдруг всё-таки символ? Читаем дальше: "И поют песнь новую". Трудно себе представить, что поют они a capella, демонстративно отложив "бездушный инструмент" в сторону... Затем мы вновь встречаем гусли, сопровождающие "песнь Агнца" (Откр. 15, 3). Можно ли сомневаться в искренности "победивших зверя", поющих эту песнь? И, если нет, не мешают ли им славить Господа эти неодушевлённые гусли, на которых они всё-таки играют? И, наконец, могло ли случиться так, что Христос, очень ясно и недвусмысленно (как кажется некоторым "ревнителям православия") давший понять нежелательность использования инструментальной музыки при прославлении Бога, в Откровении показывает св. Иоанну совершенно противоположное — "гуслистов, играющих на гуслях своих" (Откр. 14, 2)? Действие отрицательное не может быть показано как положительное, а ведь речь идёт о том же славословии, благодарении, молитве от чистого сердца, обращённой к Богу.

Так существует ли запрет на самом деле? Или это один из домыслов фарисеев, буквоедов, некогда осуждённых Христом, которые ищут любого предлога, чтобы укрепить Великую Стену, разделяющую Церкви, и посеять в сердцах христиан ненависть друг к другу?